Будь моей - Страница 56

Василий взял ее лицо обеими руками и поцеловал. Он был нежен. Не спешил. Он был настойчив, как никогда, и столь же убедителен. И он сводил ее с ума…

— Твое тело сводит меня с ума, любовь моя. Прости, но я не могу лежать рядом с тобой и не ласкать, не любить тебя.

Неужели это она сказала? Нет, это сказал он. И на сей раз обращение «любовь моя» не прозвучало насмешливо: нет, оно прозвучало нежно, как и следовало. Но Василий не дал ей ответить. Он снова поцеловал ее, на этот раз крепче и глубже, и она потонула в своих ощущениях, в этом пламени, в этом кипении — в нем. Александра тонула в нем и вместе с ним.

— Да, — задыхаясь, прошептала она, когда обрела голос.

— Что?

— Да, сейчас!

— О Боже, благодарю тебя, — прошептал граф, покрывая ее лицо поцелуями, и Александра улыбнулась, не вполне уверенная, что Бог имеет к этому какое-то отношение. Но Василий ничего не заметил, продолжая целовать ее шею, плечи, оставляя влажные и горячие следы на коже, ее тело вздрагивало, а он продолжал покрывать поцелуями ее руки, спину, ноги.

Одеяла полетели на пол. Теперь он был ей вместо одеяла, и Александра совсем не ощущала холода. Напротив, ей было слишком жарко, настолько, что впору было погасить этот жар, окунувшись в снег. Но желаннее снега был Василий. Его тело надвигалось на нее, и вот уже его талия оказалась у нее между ног, потом он спустился ниже и целовал ее тело сквозь глубокий вырез камзола, потом потянул шнуровку, и тело ее обнажилось — вершок за вершком сгорающей от страсти плоти.

Теперь уже и ее руки не лежали праздно: они изучали, ощупывали, пробовали его кожу, касались широких плеч, обнимали за шею, ерошили волосы, пропуская их сквозь пальцы и ощущая их шелковистость.

— О Иисусе, благодарю тебя. Они еще совершеннее, чем я думал, — прошептал Василий благоговейно, обнажив ее груди полностью и глядя на них как на икону. Александра всегда стеснялась своих грудей. Они были слишком пышными и часто приходилось бинтовать их, когда она работала или объезжала лошадей — в общем, от них было куда больше беспокойства, чем радости.

Но, похоже, Василий считал иначе, и Александра с изумлением смотрела, как он зарылся в них лицом и медленно поворачивает голову из стороны в сторону, целуя то одну, то другую. Лишь теперь она осознала его слова. Он не считал ее груди необычными, наоборот, находил их прекрасными и не уставал показывать свое восхищение снова и снова. Приподнимал их, ласкал, целовал и никак не мог оторваться. И эта атака вместе с тяжестью его мускулистого живота на ее бедрах привели Александру на край бездны, казалось, стоит только подтолкнуть ее, и она рухнет в эту пропасть. Василий это чувствовал. Он знал женское тело столь же хорошо, как и свое собственное, знал, как усилить наслаждение женщины, и знал, что Александра уже перешла черту — об этом говорили ее прерывистое дыхание, пальцы, вцепившиеся ему в волосы, и то, что ее тело изгибалось дутой и подавалось вперед, и то, с какой силой ее ноги обвились вокруг его талии. Василий с восторгом исследовал ее тело, но еще больше ему хотелось ощутить пик ее наслаждения, почувствовать его своей плотью. И он понял, что если сейчас же не войдет в нее, она испытает эту вершину наслаждения без него. Найдя ее губы своими губами. Василий легкими покусываниями попытался умерить ее страсть, а сам тем временем лихорадочно стаскивал с девушки оставшееся белье, но она уже перешагнула предел и оказалась такой же требовательной и страстной в любви, как и во всем остальном: как только Александра осталась совсем обнаженной, она обхватила его и с силой прижала к себе.

Василию повезло: он завял правильное и точное положение — Александра не могла больше ждать, ее бедра метнулись вперед, и его плоть скользнула в ее тело, в это влажное тепло, в это невероятно тугое и узкое пространство, и, миновав неожиданную преграду, Василий не сразу осознал ее значение.

Александра едва уловимо напряглась и издала судорожный вздох, который тотчас же подавила.

Василий склонился над ней, изумленный, но тут же забыл, что собирался сказать, увидев на ее лице выражение безумного восторга и почувствовав биение ее влажной плоти, вовлекавшей его все глубже и глубже, и в следующее мгновение он воспарил на волне такого полного наслаждения, какого никогда еще не испытывал в своей жизни.

Глава 22

Когда их тела слегка поостыли, они снова почувствовали холод. Василий опомнился первым и потянулся за одеялами, отброшенными раньше в порыве страсти. Когда он укрыл ее, Александра не сказала ни слова. Она была в шоке от случившегося, а при мысли о том, что за весь вечер ни разу не вспомнила о Кристофере, ей стало еще хуже. Александре ни разу не пришло в голову, что она ему изменяет. Эти проклятые ощущения настолько захватили ее, что все на свете потеряло смысл и значение по сравнению с потребностью удовлетворить свои желания.

Александра и не подозревала, что страсть может быть такой сильной и всепоглощающей, а теперь желала бы никогда и не знать об этом. Ей хотелось бы иметь основания обвинить во всем Василия, но их не было.

Обольщать женщин было его призванием и, насколько она знала, единственным занятием в жизни. А то, что он родился неотразимым, так это дар Божий, а не его собственная заслуга.

Во всем виновата только она одна. Она прекрасно сознавала, что делает, и сопротивлялась, сколько могла, но потом сдалась и получила от этого наслаждение. И это наслаждение… Александра не решалась больше думать о нем. Рядом с нынешним отвращением к себе подобные чувства просто неуместны. Но, о Боже, это было приятно, даже более чем приятно, это было просто замечательно!